Вертикаль против музыки: интервью с режиссёром Марией Павловой о свободе, искусстве и спектакле по мотивам песен «Валентина Стрыкало»

[А.Н.] Мария, перед тем, как мы начнем, я хочу пообещать тебе, что наша команда с особым вниманием будет проверять текст на корректность формулировок и количество звёздочек, расставленных над иностранными агентами, террористами и остальными деятелями культуры.

[М.П.] Рада это слышать! Как ты понимаешь, теперь я вынуждена с особым вниманием относиться к каждой публикации о себе.

[А.Н.] Когда ты поняла, что твой путь – это творческая профессия?

[М.П.] Знаешь, я как-то слышала, что Моргенштерн говорил: «Я набил 666 на лбу, чтобы меня точно не взяли в офис». Конечно, я себе ничего такого не набивала, но настроение у меня было схожее. Я готова была сделать что угодно, лишь бы не сидеть в скучном офисе. Даже бомжевать казалось мне лучшим вариантом, чем заниматься чем-то неинтересным.

Но при этом у меня была ужасная неуверенность в себе. Возможно, из-за того, что я часто меняла школы из-за конфликтов и семейных разбирательств. У меня долгое время не было близких друзей, а опереться было не на кого. Мама холодная, отстранённая. Отец агрессивный. В результате я поступила в университет только в 20 лет. До этого был год полного тупика, когда я просто сидела дома.

Иногда я шучу, что завалила все возможные экзамены, даже на пчеловода. Меня пихали везде. Иди на менеджера, иди на того-то и даже на пчеловода. Но я настолько не хотела им быть, что показала себя полной идиоткой. Короче, у меня был бурный поиск себя через внутренние конфликты.

[А.Н.] Ты училась в Краснодаре, потом в Санкт-Петербурге, а затем ещё раз в Питере на Высших курсах при «Ленфильме». Зачем так много? Почему не пошла работать сразу после первого образования?

[М.П.] Дело в том, что работы в моей сфере практически нет. Вернее, есть шабашки, но стабильной работы для режиссёра театра мало. Чаще всего молодым режиссёрам предлагают работать с детьми. Дети требуют жёсткой руки, а у меня её нет. Они начинают бегать, беситься, и в итоге мне говорят, что я плохой педагог. В какой-то момент я просто отказалась от этой идеи. Я решила, что буду работать со взрослыми, осознанными людьми.

К тому же был период сильного кризиса. Мне казалось, что театр – не моё, что я не смогу в нём реализоваться. Решила поступить в киношколу, чтобы переквалифицироваться в кинорежиссёра. Я же начинала как клипмейкер. Думала: может, стоит вернуться к истокам? К тому же я тогда писала пьесу про The Beatles и хотела использовать в ней киношные вставки. Думала, что киношкола поможет мне с практической точки зрения. Но через три месяца поняла, что нет, и снова сбежала.

[А.Н.] Может ли свободное творчество заменить ненавистную тебе офисную работу?

[М.П.] Нет, заменить не может. Я иногда работаю преподавателем, но последние два месяца – нигде. Живу на сбережения, мама пока помогает. Честно, я в подвешенном состоянии и не знаю, какой сделать следующий шаг. Мне говорят: «Если не хочешь работать в театре, открой свою студию». Но тут слишком много «но». Боюсь ли я неудачи? Нет. Боюсь ли быть непопулярной? Тоже нет. Если я горю, вокруг всегда люди, и я могу выбрать тех, кто мне нужен. Я скорее боюсь привязанности. У меня же есть спектакль «Завтрак у Тиффани», в котором героиня боится осесть на одном месте. У меня тот же синдром беглянки. Если открою студию, придётся остаться. А пока меня ничто не держит. Могу в любой момент собрать чемодан и уехать. И это чувство мне нравится.

Хотя как-то у меня была идея открыть свой театр и назвать его «Катись, Станиславский». Как в песне Roll Over Beethoven у The Beatles. Конечно, не в смысле ненависти к Станиславскому, а в духе новаторства. Но все вокруг говорят, что это ужасная идея, что люди не поймут юмора. Например, когда у нас была акция со скидками, надо было сказать на кассе «Катись, Станиславский». Но люди забывали слово «катись» и просто посылали его куда подальше.

[А.Н.] Как родители отнеслись к твоему выбору творческой профессии?

[М.П.] Дело в том, что они сами меня к этому подталкивали. Я закончила художественную школу Пташинского, ходила на подготовительные курсы в местное художественное училище – одно из самых сильных, его уважают по всей стране. Но три раза проваливала экзамены на живописца. Не потому, что у меня не было таланта. Способности были. Но мне не нравился сам образ жизни художников.

У меня есть два двоюродных брата, Артём и Сергей Дороженко, они члены Союза художников. Отец считал, что если я пойду по их стопам, то у меня будет поддержка. Но я понимала, что это не для меня, не в моей психофизике. Я человек, которому постоянно надо вскочить и куда-то побежать, а художник – тот, кто сидит и рисует. Я рисовала натюрморт за час вместо восьми и убегала. Конечно, там всё получалось красиво по краскам, но ваза была кривой. То есть вместо того, чтобы прямо сказать отцу: «Я не хочу быть художником», я делала ему мозги, скажем так, создавая видимость, что неспособна поступить.

Меня всегда манила сцена, но комплексы мешали пойти на актёрский. Когда мама предложила попробовать себя в режиссуре, я подумала: «А почему бы и нет?». Поступила не сразу, но в итоге оказалась на своём месте. Возможно, для меня тогда было главным попасть в общество творческих людей.

На четвертом курсе я начала снимать клипы для своего друга-музыканта, а затем познакомилась с независимым театром. Мне никогда не нравились классические театры с их пыльными портьерами. От них немного веет совдепом. А тогда я узнала, что театр может быть другим — современным, интересным, актуальным, каким-то весёлым или грустным, то поняла, что хочу этим заниматься.

[А.Н.] Мама ходит на твои спектакли?

[М.П.] Да, она не пропускает ни одной постановки! Более того, она не просто зритель — часто помогает с костюмами, фактически работая нашим костюмером. Я ей очень благодарна и за это, и за её честное мнение. Она человек бескомпромиссный: если что-то не нравится, она сразу скажет. Конечно, она не профессиональный режиссёр, но, на мой взгляд, для восприятия театра это и не нужно. Хороший спектакль должен говорить сам за себя, увлекать, затягивать — без подготовки, без объяснений. В этом смысле её реакция для меня показательна. Думаю, я унаследовала от неё эту бескомпромиссность, особенно когда речь идёт о творчестве. Да и не только — во многих аспектах жизни я такая же.

А вот отец последний раз приходил на спектакль в 2016 году. Сейчас я даже не знаю, где он. Мы не общается, кажется, уже лет шесть. Я ходила в паспортный стол, просто узнать, жив ли он. Сказали, что жив. Но чтобы узнать адрес или телефон, нужно отправить ему извещение. Он исчез из моей жизни.

[А.Н.] Ты упомянула, что у тебя были сложные отношения с родителями. Развод как-то повлиял на тебя как на художника?

[М.П.] Очень сильно. Они разъехались со скандалом, когда мне было около девятнадцати или двадцати. Тогда я только поступила, и вдруг земля ушла из-под ног. Долгое время мне казалось, что я умерла, что той, старой, меня больше нет. Возникла какая-то новая личность, которая только начала развиваться. Получается, сейчас мне двенадцать лет, потому что та, прежняя, умерла, а новая начала жить заново.

Забавно, что именно тогда я познакомилась с творчеством Юры Каплана. Это был 2013 год, он был тогда на взлёте. Конечно, нельзя сказать, что Юра стал моей путеводной звездой, но он был важной частью культурного контекста того времени.

[А.Н.] На твоём счету уже два спектакля по Фицджеральду, два о The Beatles и две сильно отличающиеся редакции «Завтрака у Тиффани». А было бы тебе интересно поработать над пьесами русскоязычных авторов: Чехова, Гоголя, Островского?

[М.П.] Думаю, что да. Но я сейчас ставлю спектакли за свои деньги, поэтому выбираю темы, которые меня по-настоящему волнуют. В целом, я не могу сказать, что я начитанный человек. С Достоевским познакомилась благодаря парню, который мне его преподнёс как «Всё, что нужно знать о тебе». Он подарил мне «Идиота». Прочитала, подумала: «Блин, Ваня, но это же грустно. Я не хочу так закончить». Потом осилила «Братьев Карамазовых», «Игрока», начинала «Бесов», «Преступление и наказание» – в общем, многое. Но Достоевский очень тяжёлый, а я человек, который глубоко погружается в произведения. Если бы я начала ставить по нему пьесы, боюсь, просто выпала бы из жизни. Мне нужно что-то светлое. Даже «Цветы для Элджернона» начинала ставить, но стало слишком тяжело, и я решила сделать постановку про The Beatles. В мире и так достаточно проблем, я хочу создавать радость.

[А.Н.] Перед интервью ты у меня узнавала, понравился ли мне спектакль «История четырёх» и акцентировала внимание на том, что в нем задействованы непрофессиональные актеры. Но, если честно, у меня нет ни одной претензии к актёрам. У меня есть замечания к драматургии. В спектакле как будто бы не хватает конфликтов. Повествование настолько размеренное, что самым волнующим и трогающим моментом становятся песни The Beatles. Что ты ответишь на моё замечание?

[М.П.] Изначально я хотела сделать с The Beatles то же, что сейчас со спектаклем про «Валентина Стрыкало» – просто номера под песни. Но мне попалась книга «Осколки неба, или Подлинная история The Beatles», и я решила написать историю. Как могла. Говоришь, не хватает конфликтов. Но есть же противостояние Мими и Джулии, сестёр, борющихся за Джона. В этом много аллюзий, которые я не до конца реализовала. Например, в версии 2024 года Мими носила красный пиджак с острыми углами, а Джулия – белое платье. Это отсылка к Красной и Белой Королевам. Я вижу этот спектакль как книгу с иллюстрациями: кадры, сцены, визуальные образы. Он не драматичный, хотя я писала его в один из самых сложных периодов жизни. Почему он вышел именно таким? До сих пор удивляюсь.

[А.Н.] Какой из твоих спектаклей про The Beatles тебе самой ближе: «История четырёх» или «Путь на вершину»?

[М.П.] С самого начала и до сих пор – «Путь на вершину». Мне нравится его идея, концепция, то, как он завершается. Он нарушает правила, но это мне и нравится. В каком-то смысле он похож на The Beatles. Их песни тоже абсолютно разные по стилю. Режиссер Константин Демидов однажды мне сказал, что проблема моих спектаклей в том, что в них слишком много жанров. Но я же ставлю The Beatles! Это и есть их особенность – разноплановость, эксперименты. И я перенимаю это у них.

[А.Н.] Ты устраивала фестиваль Love and Music. Как он прошел? Станет ли он ежегодным? Кто выступил спонсором проекта?

[М.П.] Я бы с удовольствием, но ситуация сложилась иначе. На меня вышел один инвестор, поддерживающий творческие проекты. Он узнал, что я режиссёр, и предложил финансирование фестиваля. Но я вовсе не планировала фестиваль, хотела везти спектакль в Москву, уже договаривалась с площадками. Попросила его помочь связаться с людьми, которые могли бы предоставить сцену на хороших условиях, с рекламной поддержкой. Но он настаивал: «Сделай фестиваль, а потом езжай куда хочешь». Я понадеялась. Денег он так и не прислал, а я вложила 300 000 рублей. В итоге осталась, как говорится, голой и босой. То есть, весь фестиваль прошел исключительно за мой счёт.

[А.Н.] Это вдохновляет, когда столько людей из разных городов приезжают только чтобы принять участие в твоём мероприятии?

[М.П.] Фестиваль воодушевляет. Финансовая сторона расстраивает. Когда я договаривалась с администрацией, всё шло нормально, но в какой-то момент начались проверки песен. Несколько композиций запретили: Come Together, She Was Just Seventeen и ещё четыре или пять. Нас постоянно пугали, что фестиваль вообще могут отменить – из-за политики. Будто я не понимаю, что происходит. Фестиваль назывался Love and Music, но меня заставляли переписать всё на русский: Любовь и музыка. У меня уже были напечатаны афиши, но никто не слушал. Говорили: «Английские слова нельзя».

Повторю ли я фестиваль? Не знаю. Даже если найдутся деньги, его вряд ли разрешат. Одна женщина из сферы культуры сказала мне прямо: спектакли пока можно, но фестиваль – уже нет. Политика с каждым годом ужесточается, и английские песни под официальной эгидой просто не позволят исполнять. Мне тогда ещё советовали включить одну российскую певицу, которая продвигает достаточно жесткую повестку. Зачем она нужна? Love and Music – это песни о любви.

[А.Н.] В 2021 году ты говорила: «Когда мир раскалывался на левых и правых, творчество The Beatles было чем-то целебным». Сегодняшней России The Beatles могут помочь?

[М.П.] Знаешь, я почему-то думала, что The Beatles любят все. Ну или хотя бы испытывают к ним интерес. Всё-таки это самая известная группа. Но столкнулась с тем, что многие их вообще не признают. А другие даже не хотят узнать: «Мы не знаем, кто это, значит, на спектакль не пойдём».

Без поддержки театра, без спонсоров всё приходилось делать самой. Надеюсь, что хоть что-то хорошее я этим привнесла. Может ли это изменить картину мира? В России вряд ли. Но если бы я поставила спектакли в Ливерпуле, перевела их на английский или даже показала на русском, и об этом заговорили бы СМИ, тогда, возможно, это стало бы чем-то значимым. Русская девушка поставила спектакль о своей любимой группе, о любви, о тех, кто был известен как пацифисты. The Beatles были частью антивоенного движения. Если бы они существовали сейчас, они бы первыми выступили против вооруженного конфликта. Это очевидно.

[А.Н.] Думаю, что в СНГ похожий эффект способна вызвать постановка по песням «Валентина Стрыкало». Расскажи о проекте «Взрослые травмы».

[М.П.] Этот спектакль родился без заранее написанного текста. Его идея возникла ещё в 2016 году. У него нет полноценной текстовой основы, только сценарий, в котором прописаны персонажи, песни, партии и номера. Я создавала его так же, как когда-то делала постановку о The Beatles, не зная, чем всё закончится. Просто слушала музыку, подбирала композиции и искала для них сценическое воплощение.

Так, например, появился герой – офисный стиляга Артём. Успешный, но отрешённый человек, который живёт в мире бесконечных дейтинг-приложений и с горечью замечает, как его бросают осенью. Девушку на Cayenne я долго не могла вписать в повествование, но потом её образ оформился, и стало очевидно: её зовут Карина. А у стиляги, конечно, должен быть друг – терпеливый, принимающий, немного наивный. Так появился кудрявый Дима, который не умеет говорить о своих чувствах, но может спеть песню, чтобы выразить переживания.

Это не просто постановка, а что-то на стыке концерта и театра. Здесь рождаются персонажи, через музыку проживающие свои жизненные истории. Я не строила иллюзий, что этот спектакль можно будет показывать много раз. Он задумывался как единичный акт, чтобы выразить мои эмоции, прожить этот момент, услышать любимую музыку и позволить зрителям сделать то же самое.

[А.Н.] На мой взгляд, спектакль по творчеству «Стрыкало» – это потенциальный хит. Ведь если сравнивать его с постановками про The Beatles, чья музыка, безусловно, велика, но чужда многим россиянам из-за языкового барьера, то «Стрыкало» гораздо глубже вплетён в наш культурный код. Для нашего поколения он стал источником вдохновения и символом свободы творчества.

[М.П.] У него же ещё был замечательный блог! К сожалению, многие так и не попали на его концерты, упустили этот момент. Он словно человек из будущего, опередивший своё время. И я думала: люди не видели, не чувствовали этой атмосферы. А ведь могли бы… Создавая спектакль, я не пытаюсь заменить «Стрыкало», но хочу дать зрителям хотя бы часть того, чего они лишены по разным причинам. Как в The Beatles, я старалась уловить частицу их творчества, их души. Так и здесь. Мне кажется, что мне удалось передать хотя бы отблеск его музыки, его энергии. В таком авторе есть нужда. В такой музыке есть потребность.

[А.Н.] Что тебе ближе – The Beatles или «Стрыкало»?

[М.П.] Их нельзя сравнивать. The Beatles – огромный пласт культуры, но я люблю их одинаково.

[А.Н.] Назови свои любимые песни The Beatles и «Валентина Стрыкало».

[М.П.] Ох, это нелегко! Но если всё же попытаться, то у Beatles, пожалуй, If I Fell, Help!, I’m Only Sleeping. И, конечно, Here, There and Everywhere – одна из самых красивых песен о любви, какие только можно представить.

С «Валентином Стрыкало» тоже непросто. Мне безумно нравятся «Танцы». Я всегда иду по улице пританцовывая, и если включить эту песню, она словно обо мне. Также люблю «Улицу Сталеваров». Она мне нравится даже больше, чем «Дешёвые драмы», хотя и они потрясающие. А ещё «Ты не такая». Эта песня связана у меня с подругой: мы обе увлекались творчеством «Стрыкало», ходили на концерты, и она постоянно меня дразнила: ты не такая, ты не такая, как все. Мы спорили. Я считала эту песню романтичной, а она говорила, что это чистый стёб. Но ведь одно не исключает другого. Например, в «Великом Гэтсби»: автор одновременно высмеивает и восхищается своим героем. Так и здесь. Может, лирический герой и обижен на девушку, но в глубине души восхищается ею. Возможно, она единственная, кто ему отказал не потому, что хотела запомниться, а просто так вышло. Как в фильме «Малена», где главный герой вспоминает, что в его жизни было много женщин, и все говорили: «Надеюсь, ты запомнишь нас навсегда». Но он помнит только ту, которая никогда его об этом не просила.

[А.Н.] В 2024 году ты решила поставить спектакль. При этом мы понимаем, что ситуация сейчас сложная. Почему ты всё-таки решилась?

[М.П.] Потому что всё было плохо. Финансирования нет, фестиваль отыграла, работы такой, как хотелось бы, нет. Я просто ушла в свою внутреннюю Монголию со «Стрыкало» – играла и заигралась. Понимаешь, я создаю миры, в которых хочется жить. Мир меня не устраивает, поэтому я создаю свой – с любимой музыкой, с персонажами, в которых хочется верить. Как фильмы, которые мы пересматриваем двадцать раз ради этого ощущения. Я добиваюсь этого в театре.

[А.Н.] А у тебя не было опасений, что внутренняя Монголия сделает реальную жизнь еще более непростой?

[М.П.] Я уже готова была поставить спектакль «на полку». Даже написала актёрам: давайте подождём до лучших времён, хотя бы до лета… Но потом мне приснился хороший сон, а я верю в сны. Решила рискнуть: сделать показ для своих. У меня был небольшой закрытый Telegram-канал, где собрались только актёры и те, кто действительно интересовался проектом. Всего 40 человек. В тот момент не было ни афиши, ни релиза. Только один пост в декабре, где я поделилась идеей спектакля. Не анонс, просто мысли. А потом появилась новость от местного депутата. Я поняла: информацию кто-то передал. Это было страшно. Спектакль нигде не рекламировался, только мелькнул в Instagram stories актёра и всё. Но, видимо, даже закрытый формат не гарантировал тишины. Самое неприятное – осознание, что кто-то из своего окружения мог меня выдать.

[А.Н.] Депутат написал тебе лично?

[М.П.] Нет, мне подруга прислала ссылку на статью на сайте телеканала «Краснодар». Интересно, что в «Краснодаре» работало много моих актёров: Арсений Ефременко (Джон Леннон), Дмитрий Веретельников (Стюарт Сатклифф). И оттуда же пошли нападки. Сначала статья, потом ещё шесть. Особенно понравилось, как кто-то написал про фрика-содомита. Я сказала актёру: «Ты в курсе, что играешь фрика-содомита?» Он ответил: «Для меня это честь».

[А.Н.] Тебе не страшно? Всё-таки твоим спектаклем были возмущены люди, наделенные властью. Я видел, что на прошлой неделе они объявляли охоту на комика Артемия Останина за шутку на концерте.

[М.П.] Страх, конечно, есть, и он не исчезает. Но я просто надеюсь, что обо мне забыли. Хорошо, что вся ситуация не вылилась ни в административку, ни в уголовку. Меня просто в прокуратуру позвали и официально запретили показывать спектакль на территории Краснодара и Краснодарского края. Не знаю, насколько бы это было страшно, если бы я его всё-таки показала. Сейчас я не делаю заявлений, не организую мероприятий. Даже если моё имя где-то мелькнёт, пусть так, это уже не имеет значения. Думаю, изначально они воспринимали меня как режиссёра с весом, работающего при театре, имеющего ресурсы, связи, финансирование. Возможно, даже ожидали, что за мной стоит какая-то поддержка. Но потом, скорее всего, поняли: я просто человек, который поставил спектакль на энтузиазме. У меня нет наград, нет «Золотой маски», как у Евгении Беркович*, нет большого имени в театральной среде. И тогда, возможно, возник вопрос: а зачем вообще мной заниматься? Моя невидимость, наверное, сейчас играет мне на руку. По крайней мере, мне хочется в это верить. Хотя в последнее время мы видим, что даже те, кто вчера был никому не известен, сегодня могут оказаться в центре громкого скандала. С комиком Останиным вон какая отвратительная история разворачивается.

[А.Н.] Что ты в итоге решила? Будешь ставить спектакль на сцене?

[М.П.] Сейчас, наверное, я не смогу ответить на этот вопрос. Материал спектакля я сняла на видео, чтобы он просто не пропал. Так уж вышло, что «Взрослые травмы» стал проектом только для самих себя. Был один эпизод, когда я выложила в большой фанатский паблик «Валентина Стрыкало» несколько фрагментов спектакля с подписью, что это видеоверсия, что спектакль не проходил. И просмотры начали набираться. В какой-то момент их уже было шесть тысяч. У меня начался жуткий тремор, ведь раньше меня критиковали за 40 человек в Telegram, а тут… Мне стали звонить друзья из СМИ: «Маша, побереги себя! Может, сейчас начнётся новая волна?» Я испугалась, удалила пост. Но потом решила всё-таки его восстановить, но не получилось. В общем, стрессанула жутко. Теперь жалею, что удалила. Наверное, надо было оставить и сказать: «Будь что будет».

[А.Н.] Раньше ты говорила, что тебе тяжело покидать родной дом. Но сегодня ты сказала, что тебе не хочется ни к чему привязываться. Я правильно понял, что ты готова уехать из страны?

[М.П.] Уезжать всегда тяжело. И психологически, и финансово. Вопрос в том, ради чего и ради кого. Когда я уезжала в киношколу, мне было трудно, потому что я не понимала зачем. Это напоминало побег от самой себя. А я не хочу убегать от себя, я хочу двигаться к себе. Готова ли я уехать? Морально – да, финансово – нет. Конечно, деньги можно найти, занять. Если речь зайдёт о жизни и свободе, наверняка найдутся люди, готовые помочь. В любом случае, я не одна. Есть те, кто поддержит меня, если придётся уехать.

[А.Н.] Последний, но важный вопрос. Читая твой блог, пересматривая интервью, я заметил, что ты всегда старалась держаться как можно дальше от политики. Даже в феврале и марте 2022 года ты выкладывала стихи. Мысль в них угадывалась, но это были обтекаемые поэтические высказывания. Однако мне кажется, что в 2024 году политика всё же догнала тебя. Ты сама так считаешь?

[М.П.] Она догоняла меня, догоняла… и в какой-то момент всё-таки выплеснулась. Потому что, когда ты занимаешься искусством, а это всё-таки публичная деятельность, рано или поздно эмоции, которые ты подавляешь, находят выход. Они могут проявиться в разной форме. В моём случае – в форме скорее миролюбивой. Я просто люблю эту музыку, я не пыталась делать политические высказывания. Для меня это отдельное пространство. Ведь было время, когда Каплан мог выступать в любой стране. Сам спектакль – о ностальгии, об этом прямо говорилось.

Конечно, я могла бы попробовать поставить другой спектакль. Почему бы и нет? Я иногда уже размышляю над этим. Выбрать другие песни, другую атмосферу. Например, недавно я переслушивала «Animal ДжаZ». Раньше я не углублялась в их музыку так серьёзно, а теперь задумалась: а почему бы не взять их в основу? Или, скажем, «Ляпис Трубецкой». Хотя с ним сложнее, он теперь под запретом, но мне он очень нравится. Или вот Земфира* – потрясающий автор. По её творчеству тоже можно было бы сделать что-то сильное… но опять-таки, она тоже под запретом. Парадокс: почти все, кто мне действительно близок, оказываются запрещёнными. Что я могу с этим сделать?

Знаешь, любой творческий человек остро реагирует на то, что происходит вокруг. Кто-то выражает протест открыто, кто-то выбирает для этого иной путь, а кто-то уходит в лес и замыкается в себе. Но протест может проявляться по-разному. Я, например, вижу его в своем предыдущем спектакле «Путь на вершину». Там есть момент, где Брайан Эпштейн говорит: «Мы заставили танцевать весь свет. Разве это плохо? Ведь когда люди счастливы, они не хотят убивать друг друга». Он же не мог знать, что потом появится Helter Skelter, что Мэнсон интерпретирует её по-своему, что будет убийство Шэрон Тейт. Мне хотелось показать, что Эпштейн был человеком из хорошей семьи и вдруг столкнулся с безумием битломании. Он начал задаваться вопросом: «А то, что я создал, действительно ли хорошо? Или я породил монстра, который разрывает людей?». Ведь даже в самом светлом всегда есть тёмная сторона. И в политике, и в искусстве — всё устроено так. Как бы ни был благороден посыл, в нём всегда может скрываться нечто, способное тебя поглотить.